..И только немного завидуешь тем, – другим, у которых вершины ещё впереди
Автор: Тамара Богомолова
Аннотация серии статей
Почти все мужчины должны были идти в спасательную экспедицию, а женщины, взяв всё снаряжение, спускаться обратно на базу. Погибли люди – это самое страшное. До сих пор с содроганием вспоминаю вес этого рюкзака, с которым нам пришлось идти вниз. Я весила тогда чуть больше 50 кг. Вес рюкзака перевалил за 30 кг. С большим трудом мы добрались до базы, а на следующий день смена заканчивалась, и это неудавшееся восхождение оказалось последним для меня
Мы ходили с ним к Рекому, – древнему святилищу, очень почитаемому местными жителями, в горное селение, расположенное неподалёку и вспоминали, вспоминали студенческие годы, общих знакомых. Через несколько дней был мой день рождения. Наверное, это был самый счастливый день рождения в моей жизни! Друзья устроили в мою честь застолье, пели для меня и дарили необыкновенные подарки, некоторые я храню до сих пор.
Невозможно передать словами этот запах гор, это невероятное чувство единения, желание всех любить и всем помогать. Запоминающимися были наши тренировки, поездки на карельские скалы, где природа сказочной красоты, зимой – лыжные тренировки в Токсово под Питером. На скалы в п. Хиитола приезжали замечательные альпинисты: лучший скалолаз того времени Владимир Маркелов, Володя Балыбердин, первый из нашей экспедиции покоривший Эверест, отдав кислородный баллон товарищу, Володя Шопин (его друзья называли Шопен) и многие, многие другие. Тогда они ещё не были знамениты своим невероятной трудности восхождением на Эверест.
К сожалению, Володя Балыбердин, оставшись живым в горах, трагически погиб в 90-е годы в автокатастрофе, а Лёня Трощиненко – начальник ледника Кхумбу (ледник, расположенный на высоте около 6000 метров, через который проходил маршрут восхождения на Эверест во время нашей первой гималайской экспедиции) – погиб в горах во время одного из последующих восхождений.
Первым трагическим событием в моей альпинистской жизни была гибель в зимнем походе в феврале 1970 года члена нашей секции Гены Носика. В тот год на Кавказе было очень много снега и лавины шли, как у Высоцкого, – одна за одной. Наших ребят накрыло. Первое сообщение, которое мы получили, было: «погода плохая, транспортировку продолжать пока не можем…». На самом деле это сообщение было вторым, первое получить не удалось из-за плохой связи, в нём сообщалось, что попали в лавину и Гена погиб. На разборе Лёва Абрамов рассказывал, что лавина сошла ночью, но никто не спал из-за того, что всё снаряжение почти у всех было мокрое, уснуть смог только Гена.
Альпинисты знают, что когда сходит лавина, надо пытаться делать плавательные движения, как в воде, т.к. в первые несколько минут снег рыхлый, а потом затвердевает и самостоятельно уже выбраться почти невозможно. Лёва первый смог выбраться и стал по еле заметным признакам откапывать остальных, но Гена не подавал никаких признаков жизни, его долго искали, а когда нашли, то, несмотря на невероятные и длительные усилия, спасти не удалось. Не могу описать свои чувства после получения этого трагического известия. Неделю или больше всё было как в тумане, думать не могла ни о чём, дома находиться не было сил, ходила потерянная по городу и думала только об одном, о непоправимости случившегося. Ребята вернулись растерянные, молчаливые и какие-то немного напуганные. Мы собирались после занятий в «Розовом зале» института и подолгу просто молчали. Гене тогда только исполнилось 20 лет.
Из восхождений запомнилось ещё одно неудавшееся восхождение на гору с названием «Кирпич», за которое я получила бы второй разряд по альпинизму, но этому, к сожалению, не суждено было случиться. За день до нашего выхода из лагеря на восхождение 4-й или даже 5-й категории сложности вышла группа альпинистов. Мы вышли в промежуточный лагерь как всегда в 5 или 6 утра. К полудню, несмотря на набор высоты, стало очень жарко, а рюкзак почему-то именно в этот раз казался невероятно тяжёлым, хотя самое тяжёлое снаряжение несли мужчины. Как говорил когда-то, кажется Володя Шатаев, мужчины должны таким образом расплачиваться за удовольствие видеть женщин в горах.
Ещё даже не дойдя до промежуточного лагеря, мы получаем трагическое известие: На «Кирпиче» погибла связка альпинистов. Необходимо было организовать спасательный отряд. Восхождение срочно отменили. Почти все мужчины должны были идти в спасательную экспедицию, а женщины, взяв всё снаряжение, спускаться обратно на базу. Настроение было, прямо скажем, ниже среднего. Погибли люди – это самое страшное, кроме того, срок нашей смены истекал, так что получить разряд в этом сезоне не удастся. До сих пор с содроганием вспоминаю вес этого рюкзака, с которым нам пришлось идти вниз. Я весила тогда чуть больше 50 кг, а вес рюкзака перевалил за 30 кг. С большим трудом мы добрались до базы, на следующий день смена заканчивалась, и это неудавшееся восхождение оказалось последним восхождением в моей жизни, хотя тогда я этого ещё не знала. Невозможно передать словами этот запах гор, это невероятное чувство единения, желание всех любить и всем помогать! Когда возвращаешься в город, всё это куда-то уходит, к сожалению.
На следующий год, зимой, заработав донорские отгулы и, с огромным трудом достав путёвку в лагерь «Цей», который в это время года становился горнолыжной базой, опять мчусь на встречу со своими любимыми горами, но теперь просто отдохнуть и покататься на лыжах. Надо сказать, что путёвки в то время не покупали, а именно доставали. В Ленинграде, во дворце профсоюзов существовал отдел федерации альпинизма СССР. Очень важным человеком в этом отделе был Семён Михайлович Керш. Это был замечательный, добрейший человек, но у него было столько «племянников» и «племянниц», что при всём желании всех путёвками он обеспечить не мог, но старался изо всех сил.
Надо было приложить немало усилий, чтобы попасть к нему в «племянники». Мне это почему-то удалось, даже не представляю, с чем это связано, ну а уж когда он узнал, что я ходила в связке с самим Шатаевым, мы с ним даже подружились, но я старалась как можно меньше пользоваться его благоволением.Какой прекрасной и в то же время немного трагичной оказалась эта поездка! Несмотря на то, что в те времена в Цее подъёмник был только бугельный, идти до него было довольно далеко, а лыжи, так называемые «Металлы», были довольно тяжёлые, катание всё компенсировало и доставляло массу положительных эмоций!
К тому же подобрался замечательный коллектив. Вечером все собирались в небольшом и очень уютном клубе, садились полукругом у панно с камином, созданного там только за возможность проживания двумя художниками, супругами Ивановыми, и пели, пели бардовские песни! Случайно в один из дней, на склоне, я встретила знакомого по институту, с которым были несколько раз в одной компании и здоровались в коридоре института даже далеко не всегда, но здесь мы встретились, как родные, и Женя Богомолов, который жил в нижнем лагере «Торпедо», теперь часто навещал меня вечерами в «Цее».
Мы ходили с ним к Рекому, – древнему святилищу, очень почитаемому местными жителями, в горное селение, расположенное неподалёку и вспоминали, вспоминали студенческие годы, общих знакомых. Через несколько дней был мой день рождения. Наверное, это был самый счастливый день рождения в моей жизни! Друзья устроили в мою честь застолье, пели для меня и дарили необыкновенные подарки, некоторые я храню до сих пор. Наградили меня медалью, выпиленной из дерева с выжженным на ней горнолыжником. А через три дня кататься на «Зелёном холме», где был подъёмник, запретили из-за схода лавин, но желание встать на лыжи было у всех очень велико.
Нам разрешили покататься внизу, где снег уже почти сошёл и видны были камни. Помню, мы отрабатывали прыжки с небольшого самодельного трамплина. Это было восхитительно! Полёт, падение и…. почему-то скуксившаяся нога и невозможность встать. Боли я не чувствовала и вообще не поняла, что же произошло. Только когда меня уложили на акью (специальные санки для спуска раненых по снежному склону) и стали спускать, поняла, что с ногой что-то не в порядке. Меня положили на стол в столовой, наложили шину, а через минут двадцать с переломом двух ног привезли Наташу Голованову, с ней мы потом вместе лежали в Алагирской больнице (г. Алагир – районный центр в Северной Осетии) почти полтора месяца. Друзья вызвали из нижнего лагеря Женю, который недолго думая, заявил: «Ну что ж, придётся тебе выходить за меня замуж». Я ответила, что если он не против взять в жёны несчастную калеку, то так и быть, согласна.
Затем бала алагирская больница, в которой мы лежали в одной палате с Наташей Головановой и ещё четырьмя кавказскими женщинами. Лечащим врачом был замечательный хирург Дзантиев Дзамбулат Георгиевич, к которому, к счастью, мы с Наташей попали. Он не стал делать нам операцию, а применил консервативный метод – вытяжение. Конечно, мы испытывали, прямо скажем, некоторые неудобства, будучи прикованными на месяц к кровати, но в условиях той районной больницы и царящей там антисанитарии, это было лучшим вариантом лечения. Недели через две приехала мама, и жить стало легче нам с Наташкой, но не мамочке.
Специфика кавказского менталитета и образа жизни, их отношение к женщинам её очень угнетали и не давали расслабиться ни на минуту. Маме тогда было 49 лет, а выглядела она намного моложе, особенно по сравнению с забитыми кавказскими женщинами. Жить ей пришлось в грязной алагирской гостинице без каких бы то ни было удобств. Через несколько дней Дзамбулат познакомил её со своей женой и пригласил жить у них в доме. Мама согласилась, но переночевав один раз, почему-то вернулась обратно в гостиницу. Мне она о причине такого бегства ничего не стала рассказывать.
Ещё через три недели меня сняли с вытяжения, заковали ногу в гипс и, о счастье, я встала на ногу и костыли и мы с мамой, распрощавшись с уже ставшей родной Наташкой и достав при помощи Дзантиевых билет в мягкий вагон, поехали домой через Москву, где нас должен был встретить Женя. На середине пути поезд остановился и мы стояли, наверное, часов 10, если не больше. Проводники ничего не говорили, видимо, чтобы не было паники. Только через пару недель была большая статья в газете «Известия» о случившемся очень сильном пожаре в составе с горючим, ехавшем впереди нас. Тогда при тушении этого пожара погибло много людей, в основном местных жителей, пытавшихся справиться с огнём.
В Ленинград мы вернулись в конце апреля, а уже 11 мая состоялась наша с Женей свадьба на костылях.
Затем жизнь закрутилась:рождение детей, работа, очереди, детские болезни, перестройка, выживание и голодный 1992-й год, в общем, почти как у всех.
В горах я больше не была ни разу, но самые яркие впечатления жизни связанны именно с горами.