Когда я был маленьким, то с удовольствием читал рассказы Марии Прилежаевой о мальчике Володе Ульянове и тому подобную литературу: “Когда был Ленин маленький, с кудрявой головой…” Потом повзрослел, литературные предпочтения у меня изменились. Потом случилась перестройка и многие стали считать, что Ленин был не кудрявым херувимчиком (а затем – лысым, но зато самым человечным), а злобным маньяком-упырём вне зависимости от наличия волос.

Я в душе остался с Прилежаевой. Ну, чем же хуже выдуманные (полагал я тогда) слащавые рассказы про детство и последующую жизнь вождя революции, – чем они хуже паточных рождественских историй, которыми наводнена западная литература, начиная от “Принца и нищего” и “Маленького лорда Фаунтлероя”? Особенно из серии рассказов о Ленине в ту пору, когда кудри уже покинули его голову, меня впечатляло повествование, как в Кремль, в голодуху, привезли Ленину что-то вкусное, а тот вызвал другого монстра – Феликса Дзержинского и вместе они не сожрали эту снедь (как, полагаю, сделали бы современные обитатели кремлевских палат), а отправили ее в детский дом. Такая рождественская сказочка. Вспоминается в этой связи и отчет великого английского фантаста Герберта Уэллса о встрече в Кремле с Лениным. Великого писателя поразили заштопанные шерстяные носки вождя мирового пролетариата…

Я и представить не мог, что история с продуктами питания, которые Ленин переслал детям, самым непосредственным образом связана с моей семьёй. Я, конечно, знал о первой советско-германской Памирской экспедиции (1928-1935). Руководил ей известный ученый-химик и общественный деятель, много лет бывший правой рукой (личным секретарем) В. И. Ленина, – Николай Петрович Горбунов. Горбунов был неординарной личностью, работал на постах управляющего делами Совнаркома РСФСР, затем СССР, был членом реввоенсовета 2-й Конной, первым ректором МВТУ им. Баумана. Думаю, его назначение руководителем Памирской экспедиции, явно искавшей места Силы, и проходившей вплоть до 1935, было не случайным.

Не случайно его и расстреляли практически сразу по возвращении, в 1938, прямо в здании Военной коллегии Верховного суда. Интересная деталь: режиссером документального фильма, снимавшегося в экспедиции, был Владимир Шнейдеров, ставший впоследствии основателем самой популярной и продолжительной по времени выхода в эфир передачи в СССР – “Клуба кинопутешественников“. Мой отец, поступив на службу в Гостелерадио, и почти 30 лет проработавший спецкорреспондентом “Клуба”, в качестве автора и режиссера выпустив более тысячи передач, начал свою трудовую деятельность на ТВ именно у легендарного Шнейдерова.

При этом, когда выяснилось, с кем он будет работать, у отца, по его словам, подкосились ноги – Владимира Шнейдерова он заочно знал с детства, по рассказам своего отца (то есть моего деда), Леонида Ивановича Покровского. Документальный фильм про фантастическую экспедицию 1928 года я потом смотрел не раз, поражаясь мастерству и силе киноязыка Шнейдерова (уж конечно, ни с каким Дзигой Вертовым его не сравнить).

“Подножие смерти” (так переводится слово “Памир”), до сегодняшнего дня остается непревзойденным шедевром кинодокументалистики. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что мой дед, Леонид Покровский, – тогда практически мальчишка, – тоже принимал участие в этой экспедиции. И что на Памир, в высотный отряд Дорофеева (картограф экспедиции) Горбунов взял его отнюдь не случайно. Оказалось, у Горбунова были многолетние дружеские связи с моим прадедом, известным в те годы деятелем лесного и охотоведческого хозяйства, эдаким русским графом де Монсоро. На охоты, организуемые прадедом, приезжали Шаляпин, Николай II. Император даже крестил ребенка какого-то нашего родственника. Хотел поохотиться с Иваном Степановичем и Ильич, обожавший не столько пострелять, сколько побродить с ружьишком по лесу, но Иван Степанович от предложения организовать мероприятие трогательно отмазался.

Мотивировал он тем, что “вокруг неспокойно” (это в подмосковной Малаховке-то). На охотах же, на которые ходил сам Иван Степанович (в одиночку), он за свою долгую жизнь лично добыл 53 медведя. Чучело одного из них до сих пор украшает огромный дом в Малаховке, проданный на заре Советской власти и куда на экскурсию меня несколько лет назад пустил его современный владелец.

На мой вопрос, чем была вызвана столь ярко выраженная личная неприязнь Ивана Степановича к медведям, отец философски заметил, что медведей в те времена было значительно больше. А, когда выяснилось, что на медведя Иван Степанович ходил в одиночку и принципиально без ружья (только с рогатиной), прадеда я зауважал.

В молодые годы Иван Степанович отправился в Африку, пополнять свои этнографические коллекции и гербарии… Думаю, чисто случайно он не стал русским Ливингстоном (или, на худой конец, Стэнли). Пиара не было. Как говорят американцы: “Если событие не показали по телевизору, его не было”. Слабое утешение, что телевизоров тогда не было. Ливингстону и Стэнли это, кстати говоря, не помешало. Интересно, – аристократом Иван Степанович, не взирая на близость к “руководству” (старорежимному, разумеется), не был, был он почетным гражданином города Рязани. Имел Иван Степанович три высших образования, которые он, крестьянский сын, получил при царском режиме (МГУ – факультет не знаю, Тимирязевская академия и педагогическое – ВУЗ мне не известен). Одновременно с этим я узнал, что в 1930-е годы мой дед (Леонид Иванович) несколько лет жил в кремлевской квартире Горбунова.

Но возвращаюсь к рассказу о Ленине. Горбунов, и работавший, и живший в Кремле, был частым гостем в “охотхозяйстве” Ивана Степановича. Однажды, на вопрос прадеда: “Как там, в Кремле-то?” – честно ответил – “Голодно”. Об этом же свидетельствует (конечно, не моему прадеду, а в книге «Моя жизнь», описывая ситуацию в Кремле 1918-1919) и Лев Троцкий. Привожу эту цитату злейшего врага СССР специально, чтобы не было сомнений в словах Горбунова:

С Лениным мы поселились через коридор. Столовая была общая. Кормились тогда в Кремле из рук вон плохо. Взамен мяса давали солонину. Мука и крупа были с песком.

Иван Степанович, как я подозреваю, по обыкновению после обеда куривший сигару, дал команду заколоть кабанчика. Вручил его Горбунову и наказал отдать в руки Ленину. Я чуть в обморок не упал, услышав об этом. Дальше все было, как в вышеизложенной уже истории, – вызов Феликса Эдмундовича, вопрос: “В каком приюте самое катастрофическое положение с продовольствием?” …Интересно: на одном из заседаний Совнаркома народный комиссар продовольствия Цюрупа упал в обморок. Все бросились щупать сердце, прыскать водой стали.

Когда Цюрупа пришел в себя, Ленин его спросил: “Александр Дмитриевич, сколько дней Вы не ели?”

Прадеда и деда я никогда в жизни не видел. Остались только документы и рассказы отца и бабушки. И Шамбала, которую, наверно, все-таки надо найти.