Первые последствия рассказа Теда
Автор: Валерий Максюта
Аннотация серии статей
Автор этой книги – один из молодых переводчиков «первой волны» – начала 1960-х годов. Этих людей не манила валюта и длинные рубли. Они понятия не имели о «сертификатах», «бонах», «чеках Внешпосылторга»… Им устраивали сцены встревоженные родители, прекрасно помнившие сталинские времена, терзали партийные «выездные комиссии». Но страна потихоньку избавлялась от клаустрофобии, и они просто хотели увидеть мир. Из скромных квартир, общаг и убогих коммуналок разлетелись по свету мальчишки и девчонки, которым едва перевалило за 20. Они попали туда, где на зубах скрипел песок, где воздух обжигал, как горячий пар, где неведомые болезни трясли и ломали даже здоровенных мужиков, где сильны были предубеждения, лицемерие и глупость… Они просто хотели увидеть мир. Мир оказался таким, и они приняли его без нытья и условий. Их хладнокровие гасило истерики, их улыбки примиряли противников, их уловки и хитрости помогали находить выход из безнадёжных тупиков. Странная профессия – переводчик. У каждого переводчика есть Родина, интересы которой он помогает отстаивать, где его помнят и ждут. Но нет у него чужого неба. Его небо – это небо планеты Земля, и работает он для того, чтобы так было для всех. Итак, Валерий Максюта отправляется домой. В Африку.
Пытаюсь уличить Теда в сочинительстве. Рецидив опасной детской болезни кладоискательства. Начинаю самостоятельное расследование рассказа Теда. Появляются «чужие» геологи и Ванька. Получаю от них консультацию и из двух возможных выводов выбираю оптимистический.
Пока я сидел, ошеломленный услышанным, Тед рассказал, что у него есть еще один интересный документ: патентная заявка на вечный двигатель. Его отец – Авицент – чудовищный зануда и аккуратист, работал в Центральном патентном бюро, и Тед уговорил его притащить этот документ домой: все равно он бы сгинул в архивах. Это было занятно, и в другой раз я бы с удовольствием выпытал у него подробности, но сейчас меня занимало совершенно другое.
– Так сколько там было алмазов?
– Более четырехсот килограммов, по его оценкам.
– И что, количество прямо указывалось в килограммах?
– Нет. В других единицах. Не помню, в каких, но мы нашли их в энциклопедии и перевели в килограммы.
– Но это же невероятно: такого количества нет, наверное, во всех хранилищах мира, вместе взятых!
– Наверное. Но я вот что думаю. Этот лекарь говорит о кусочках породы с вкрапленными в нее алмазами. Вероятнее всего, в пещере находились не чистые алмазы, а такие кусочки породы. Их вес он и оценил на глаз.
Это показалось мне более правдоподобным. Позже у геологов я выяснил, какой примерно процент объема алмазных конкреций, добываемых из кимберлитовых трубок, составляют сами алмазы. Ответ был: в очень богатых конкрециях – процентов до 5, то есть одна двадцатая. Значит, чистых алмазов в пещере не могло быть больше 20 килограммов – это предел. Скорее, в 2 – 3 раза меньше. Но все равно цифры потрясали. Карта была выполнена от руки, и на ней не было координатной сетки, то есть это был скорее план большой территории, чем, собственно, карта, но на ней был кусок береговой линии и форт, местоположение которого можно было бы установить по каким-нибудь историческим источникам. Сам Тед его названия не помнил, да и не пытался запомнить: оно ему ни о чем не говорило, и прочитать его на карте можно было бы в любой момент. Только карта была в Москве. В скором времени Тед должен был отправиться в отпуск в СССР (напомню, на дворе шел 1962 год), и обещал привезти карту. Но меня уже затрясла лихорадка кладоискательства.
Это был рецидив детской болезни, когда я, после «Острова сокровищ», «Золотого жука», «Тома Сойера» и т.п. просто бредил кладами, картами с крестиком, таинственными невнятными описаниями мест, где спрятан клад… Я даже сам рисовал такие карты и делал надписи придуманными мною буквами. Похоже, иммунитет после такой болезни не вырабатывается. И я пытался выяснить хоть что-нибудь еще до появления здесь карты, чтобы, по возможности, подготовиться к практическим действиям. Прежде всего надо было выяснить, не имея названия форта, о какой местности могла идти речь. Где вообще какое-то племя могло (природа позволяла) собрать такое количество алмазоносных конкреций, и не находил ли кто за последние полтора столетия такой клад.
Я помнил, что на школьной карте полезных ископаемых Африки на территории Золотого Берега (колониальное название Ганы) стоял значок «алмазы», но карта была слишком мелкомасштабной, чтобы определить, где именно в Гане их находили. Промышленная их добыча была незначительной. Обратился к нашим геологам, но оказалось, что они – геологи другого рода – инженеры-геологи, а не геологи-поисковики. Наши геологи исследовали район будущего затопления, фильтрационные свойства пород будущего дна водохранилища, искали только близлежащие залежи стройматериалов и т.п. Экспедиция геологов-поисковиков базировалась в административном центре Северных Территорий городе Тамале. Я стал искать повод отправиться туда в командировку, но выяснилось, что, в принципе, поездка туда могла когда-нибудь понадобиться, но не сейчас, и не в предвидимом будущем.
Я мог бы не трепыхаться и спокойно ждать, пока Тед привезет из Москвы карту с названием форта, а потом найти о нем сведения, допустим, в библиотеке Кумаси, куда я наверняка должен был попасть через несколько месяцев, когда планировалось приступить к работам по трассированию линий электропередач. Но на месте мне не сиделось. Даже после всех «перекрестных расспросов» Теда, в которых мне ни разу не удалось поймать его на каких бы то ни было неувязках, у меня не было полной уверенности в правдивости его рассказа. Да что там, не было, пожалуй, и семидесятипроцентной уверенности: уж очень шокирующими были все эти совпадения и географические броски. Но на этом этапе жизни в Гане мне нужен был какой-то стержень, какой-то «драйв» – мощный и красивый (с точки зрения моей собственной жизненной эстетики), чтобы не замкнуться на подсчете прожитых дней и отложенных денег, чтобы не видеть в Африке только жару да скрипящую на зубах пыль.
Я догадывался, что мне интересны были не столько алмазы, сколько их поиск, и этот поиск я уже начал. Я узнал, что тамалинские геологи рыскали по всей стране группами по 2-3 человека и что в Буи наверняка кто-нибудь из них приедет. Оставалось только ждать, а ждать пришлось недолго. Однажды под вечер на улицах Буи появился джип советской геологической партии, – не нашей. В нем сидело четыре человека. Все покрытые красной пылью, самоуверенные и лихие. Один из них сидел на коленях у другого. Это был рыжий мартых (в смысле, мартышка) со скорбными миндалевидными глазами, но тоже лихой и самоуверенный. Так среди нас поселилась группа геологов с Северных Территорий – ребята знающие, объясняющиеся по-английски, самодостаточные.
Мартыха звали Ванька. Один из приезжих геологов, из Питера, звался Виктором Ванькинпапой. Кто-то из наших геологов оказался приятелем одного из них по студенческим годам. Сразу отыскались общие знакомые. Мы сидели на террасе Общественного Центра за сдвинутыми столами, и все сразу перезнакомились. Посыпались названия: Ангара, Енисей, Куба, Колыма, Мали, Гвинея… Ванька чинно сидел на коленях у папы и благосклонно принимал знаки внимания от новых знакомых. Все поздоровались с ним за руку, и он каждого наградил чем-то средним между улыбкой и широким зевком.
Ребята поселились в одном из пустовавших бунгало, а столовались там, где и наши холостяки – у Томсона в Центре. Хорошенько познакомившись с ними, я начал выпытывать у них разные сведения об алмазах. Оказалось, что в Гане изредка находят крупные ювелирные алмазы хорошего качества, но не в породе, а в чистом виде, причем не где-нибудь, а именно в Черной Вольте, в мелком гравии, залежи которого тянулись по тальвегу ее русла в наших местах. До поездки в Гану геологи хорошо изучили данные о Западной Африке, и мой вопрос, где могут находить алмазы, вплавленные в куски породы, их не озадачил. Они немного поспорили между собой и, наконец, сошлись во мнениях, что вероятнее всего такое возможно в Сьерра-Леоне. От наших мест до Сьерра-Леоне по прямой было примерно 1200 километров. Тут можно было бы и поставить точку, но я подошел к делу с другой стороны: это гораздо ближе, чем от Москвы! Не коньяк пах клопами, а клопы – коньяком! Я увидел перед собой две задачи.
Одна – побочная, не имеющая прямого отношения к кладу, о котором рассказал Тед, другая – магистральная. Побочная задача состояла в том, чтобы поискать алмазы прямо у нас на створе. Был какой-то период, когда на всех фронтах работы шли своим чередом, до результатов было еще далеко, и мне делать было почти нечего, как и другим переводчикам. Люда и Лена кокетничали в кондиционированном офисе. Я тоже мог бы найти себе временную синекуру где-нибудь в лагере, но предпочел выезжать на створ с буровиками, чем даже доставлял некое удовольствие начальству. Но ездил я туда не ради этого.
Продолжение следует