События в Гане 1962-го разворачиваются стремительно…
Вино с политического ужина к годовщине Октябрьской революции украдено обслуживающим персоналом!
Вечеринка
Аннотация серии статей
Автор этой книги – один из молодых переводчиков «первой волны» – начала 1960-х годов. Этих людей не манила валюта и длинные рубли. Они понятия не имели о «сертификатах», «бонах», «чеках Внешпосылторга»… Им устраивали сцены встревоженные родители, прекрасно помнившие сталинские времена, терзали партийные «выездные комиссии». Но страна потихоньку избавлялась от клаустрофобии, и они просто хотели увидеть мир. Из скромных квартир, общаг и убогих коммуналок разлетелись по свету мальчишки и девчонки, которым едва перевалило за 20. Они попали туда, где на зубах скрипел песок, где воздух обжигал, как горячий пар, где неведомые болезни трясли и ломали даже здоровенных мужиков, где сильны были предубеждения, лицемерие и глупость… Они просто хотели увидеть мир. Мир оказался таким, и они приняли его без нытья и условий. Их хладнокровие гасило истерики, их улыбки примиряли противников, их уловки и хитрости помогали находить выход из безнадёжных тупиков. Странная профессия – переводчик. У каждого переводчика есть Родина, интересы которой он помогает отстаивать, где его помнят и ждут. Но нет у него чужого неба. Его небо – это небо планеты Земля, и работает он для того, чтобы так было для всех. Итак, Валерий Максюта отправляется домой. В Африку.
Политическая составляющая праздника. На вечеринке нас пытаются обокрасть, но мне удаётся не допустить этого. Конфликт со столовской челядью. Вечеринка не сорвана, веселимся вместе с ганцами. Довольны все, кроме персонала столовой.
7 ноября нам дали поспать. Где-то в середине дня в лаборатории состоялось общее собрание-митинг, но идти на него «профорг» Орлов разрешил не рядами и колоннами со знаменами и транспарантами, а поодиночке, парами и вообще, как кому заблагорассудится, но в чистом, причесанном, высморканном и выглаженном виде. На митинге Орлов рассказал о победе Советского Союза и его миролюбивой политики в «карибском противостоянии». Все были рады и горды, хотя, мне кажется, большинство просто облегченно вздохнуло, что ядерная война отменяется или откладывается.
Потом все где-то прятались от жары. Потом был ужин – у каждого свой. Как мне показалось, подавляющее большинство наших, без различия пола и звания, чувствительно приложилось к горлышкам, и вскоре в зале Центра уже колыхалась чистая, хорошо пахнущая, добродушно настроенная советская толпа. Гремел хайлайф. Привлеченные необычностью ситуации, в бар потянулись и ганцы. Затанцевали разноцветные пары. Как-то само собой получилось, что на меня легла ответственность за материальную сторону организации вечеринки. Я был в толпе наших, но не болтал весело и не танцевал, а осматривал столы, сервировку, проверял, принесли ли наши женщины салаты… Поскольку никто голодным не был, я подталкивал их на танцы, на беседы с анекдотами и рассказами из прежних похождений… В общем, я несколько тянул время, чтобы нагуляли аппетит на деликатесы, и все это понимали и не возражали. Наконец, посоветовавшись с наиболее авторитетными ребятами и женщинами, я пошел к группе официантов и дал команду Энтони, старшему из них, все нести на стол. Я специально подчеркнул «всё», и как можно скорей. Сразу же появились столики на колесах, груженные бутылками и всякой снедью. За пару рейсов столы вроде бы заполнились, и люди начали занимать места. Подошел Энтони и сообщил, что всё уже на столах.
Я смотрел на столы: что-то было не то, не так я себе их представлял, когда мы планировали, сколько и чего купить.Это были не русские столы – слишком много пустых мест. Я пересчитал бутылки вина и даже испугался: их было немногим больше половины общего числа закупленных.
– Энтони, я сказал: ВСЁ на стол!
– Всё на столе, мистер Макзута.
– Но ведь здесь не хватает чуть ли не половины бутылок вина. И я еще кое-чего не вижу.
– Вы ошибаетесь. Здесь все, что вы вложили в холодильники.
У меня в животе начал образовываться какой-то холодный вакуум. Несколько наших искоса следили за нашей дискуссией. Я сам не знаю, как ноги понесли меня на кухню. Энтони, похожий на крупного шимпанзе, недоверчиво прыгал рядом, повторяя, что все вынесено на столы, что ему непонятны мои претензии и подозрения. Я шел, ускоряя шаг, к дверям, ведущим в коридор длиной метров двенадцать, за которым начинались кухонные помещения. Но они мне не были нужны. Холодильники стояли длинным рядом вдоль левой стенки этого коридора. Я, не снижая скорости, прошел через вход в коридор и оказался на территории служебного помещения.
– Нельзя! – взвизгнул Энтони. – Сюда нельзя! Мистер Томсон запрещает!
Следом за нами ввалилась группа кухонной челяди – все со встревоженными и возмущенными лицами. Я бросил взгляд назад и увидел у входа Генку Пазарицкого и Эдика Мкртчяна. Их лица выражали недоумение и тревогу. Тут же за ними выросла долговязая фигура Теда. Наверное, я почувствовал поддержку и облегчение, хотя точно сказать, что я чувствовал, сейчас невозможно: я действовал как во сне. Ввалившаяся челядь вытянулась цепочкой вдоль стенки, противоположной той, у которой стояли холодильники, лицом к ним. Я распахнул первый из них: там были мои родные, прекрасно мне знакомые, индивидуально отобранные и изученные бутылки, баночки с устрицами, огурчиками, ненарезанные сыры и т.д. Я молча начал выгружать все это на пол. Потом открыл второй холодильник и проделал то же самое. Все это время и челядь, и наши взирали на происходящее круглыми глазами в полной неподвижности. Первым очнулся Энтони:
– Нельзя! Не имеете права! Мистер Томсон…
И бросился на выстроившиеся на полу бутылки и деликатесы как на амбразуру. Я замахнулся на него кулаком. Он с визгом отскочил и заорал:
– Вы нанесли мне оскорбление! У меня есть свидетели! Вы не имеете права! Я подам в суд! Вас выгонят из Ганы!
Я опустошал холодильники один за другим. На полу выстроились, как в Мавзолей, бутылки, банки, головки сыра и палки колбас. Энтони вопил и плоскостопо прыгал рядом, но вне пределов досягаемости кулака. Остальные взирали на все это в еще не прошедшем шоке.
Я крикнул нашим, показывая на шеренгу у холодильников:
– Это все они у нас украли. Катите тележки, быстро!
Ребята сразу же вкатили три тележки, полностью их загрузили, а кое-что пришлось тащить подмышками. Челядь в мрачной злобе наблюдала за происходившим, но препятствий чинить не отважилась. Ганцы, сидевшие в креслах вокруг танцплощадки, с удивлением смотрели, как несколько аброфо исполняют обязанности официантов, толкая до отказа нагруженные раздаточные тележки. А наши за столами, еще не знавшие о стычке, приняли пополнение стола радостным гулом. Я совершенно не помню начальную стадию застолья: пришлось проглотить несколько порций спиртного, чтобы расслабиться. Помню, что Генка, Эдик, Тед и Скиба держались около меня – то ли подбодрить и успокоить, то ли чтобы предотвратить какие-нибудь рискованные шаги.
Наконец все устаканилось и покатилось своим чередом. Еще до вечеринки мы пригласили на нее ганское начальство. Все они отнеслись к приглашению настороженно: видимо, считали мероприятие политическим и не знали, как на него реагировать без инструкций своего начальства. Но когда узнавали, что это будет чистой воды вечеринка – с выпивкой, танцами, без речей и политики, обещали прийти. Асси сказал, что, скорее всего, они придут и уйдут так, как это принято «у них на родине» – в Англии: незаметно. Нас это вполне устроило. Офори на этот день куда-то уехал по делам ко всеобщему облегчению.
Где-то в середине вечера пришел Асси с симпатичной миниатюрной женой, пришел мрачноватый Пландж без жены. Мы их очень радушно приняли, усадили, угостили, разговорили как с помощью переводчиков, так и без. Потанцевали, выпили за дружбу и не заметили, как они куда-то исчезли. В Центр нерешительно заглядывали некоторые ганцы рангом пониже, многие из которых нам нравились. Мы приветствовали их возгласами, усаживали среди нас, угощали.
Так, затащили смущенно улыбавшегося благородного мистера Буа, отважного главу рубщиков, заговоренного и заколдованного Кодю, наших полевых шоферюг – лихих авантюристов Джозефа Баду, Кофи, Баву… Пришел даже Иуауа по прозвищу Людоед. Я сам усадил его, смущенно улыбающегося щербатым ртом, сам сделал ему гигантский бутерброд со всякой всячиной (чтобы не смущать его вилкой, которую он вряд ли когда-либо держал в руках), налил стакан водки. Иуауа сидел в тенёчке, жевал бутерброд, улыбался и влюблено глядел на русских. Вечеринка прошла прекрасно. Все крепко выпили, но никто не перепил. Те, кто оставались в Центре, танцевали до упаду вперемежку с ганцами. Те, кто хотели попеть, перешли на «пятачок». Настроение у всех было отличное. Слух о стычке с томсоновской челядью быстро распространился среди наших. Я посоветовал не оставлять деликатесы несъеденными, забирать их с собой. В тех условиях, я думаю, это было правильно.
Как я уже сказал, Офори из лагеря уехал, якобы по делу. Я абсолютно уверен, что его ущербная, закомплексованная душа не смогла бы вынести такой демократичной пьянки без выражения ему особых знаков почтения. Поэтому он и спрятался. Менее понятно, почему не было Томсона. Я только позже оценил, как хитроумно и правильно он поступил.
Продолжение следует