Валерий Максюта в ганских джунглях 1962 года посещает кандидата в вожди и пробует настоящее фуфу
Специально для Всемирной Энциклопедии Путешествий
8 Ганские начальники
Автор этой книги – один из молодых переводчиков «первой волны» – начала 1960-х годов. Этих людей не манила валюта и длинные рубли. Они понятия не имели о «сертификатах», «бонах», «чеках Внешпосылторга»… Им устраивали сцены встревоженные родители, прекрасно помнившие сталинские времена, терзали партийные «выездные комиссии». Но страна потихоньку избавлялась от клаустрофобии, и они просто хотели увидеть мир. Из скромных квартир, общаг и убогих коммуналок разлетелись по свету мальчишки и девчонки, которым едва перевалило за 20. Они попали туда, где на зубах скрипел песок, где воздух обжигал, как горячий пар, где неведомые болезни трясли и ломали даже здоровенных мужиков, где сильны были предубеждения, лицемерие и глупость… Они просто хотели увидеть мир. Мир оказался таким, и они приняли его без нытья и условий. Их хладнокровие гасило истерики, их улыбки примиряли противников, их уловки и хитрости помогали находить выход из безнадёжных тупиков. Странная профессия – переводчик. У каждого переводчика есть Родина, интересы которой он помогает отстаивать, где его помнят и ждут. Но нет у него чужого неба. Его небо – это небо планеты Земля, и работает он для того, чтобы так было для всех. Итак, Валерий Максюта отправляется домой. В Африку.
Знакомимся с семьёй мистера Офори. Он впечатляет нас своей «африканскостью».
Что такое «фуфу» — самое распространённое национальное ганское блюдо.
Главный инженер Барт Пландж — очень толковый сотрудник.
Вечер воспоминаний с благородным мистером Буа — ганским патрицием духа.
Однажды прибыл довольно большой кортеж машин и привез Офори с семьей, главного инженера Барта Планджа и более мелких начальников — Буа и Кодю. Офори пригласил нас к себе, познакомил с женой-англичанкой. Ей было лет сорок, с сильно расплывшимся телом и следами былой привлекательности. У них было двое сыновей лет 7–8, кучерявых, но темно-рыжих, с очень красивым цветом кожи.В миссис Офори чувствовалось какое-то глубоко запрятанное страдание. А сам Офори вел себя небрежно-величественно, как царь с докучливыми просителями, от которых почему-то нельзя было просто отмахнуться. Но мы ни о чем его не просили. Работа была бы сделана что с ним, что без него. С его слов мы узнали, что он сын вождя какого-то племени из группы акан, очень прогрессивного вождя, видевшего перспективу в европейской цивилизации, а не просто в сохранении традиций. Поэтому он и отправил сына учиться в Америку и Европу.
Однако трон вождя Офори был готов принять в любой момент.Своей африканскостью Офори кичился и всюду, где только можно, демонстрировал African identity. У него дома нам подали типично африканское блюдо — фуфу с мясной подливкой. И есть его надо было руками. Правда, когда он достаточно насладился нашим замешательством, велел подать столовые приборы. Фуфу — это пюре из ямса, а ямс — тропический аналог картофеля. Его клубни, 40–60 см и гораздо больше в длину, по форме похожи на кабачки темно-серого, коричневатого, розоватого или желтоватого цвета. В жареном виде это совершенно обалденная вещь. Из-за высокого содержания крахмала на ломтике сразу образуется хрустящая золотистая корочка, а внутри нее — мякоть, очень напоминающая по вкусу и консистенции рассыпчатую печёную картошку.
Но если эти ломтики варить, крахмал вымывается, и они почти растворяются в воде. Поэтому варят ямс очень большими кусками, а потом толкут в больших деревянных ступках. Женщины, толкущие в ступе вареный ямс, — типичная картина для любой ганской деревни.Получается фуфу: по консистенции — крутое тесто, по вкусу — картофельное пюре. Большой ком фуфу выкладывают на блюдо в центре стола, и каждый отрывает от него руками кусок, макает в мясо с подливкой(вроде бефстроганов) в своей тарелке и с хлюпаньем отправляет в рот. Фуфу у Офори мне понравилось, а для наших оказалось слишком острым, хотя Офори приказал сделать подливку менее острой, чем положено. Миссис Офори всё пыталась разузнать у нас, будет ли в составе экспедиции врач, а если да, то женщина или нет.
В офисе, куда сходились мы все по утрам, мы познакомились и с Планжем. Он разительно отличался по манерам от двух других ганских начальников. Офори демонстрировал всем, какой он барин и что при его образованности он знает такое, что нам и не снилось в самых амбициозных снах. Асси обычно нес какую-то путаную околесицу, так что трудно было понять, знает ли он что-нибудь или нет. Планж, как правило, молчал и слушал, а когда к нему обращались, отвечал кратко и толково, проявляя знание местных условий, что нашим очень помогало. Он чем-то напоминал нашего Ассельроде.
Жил Планж с пожилой домработницей. Семья его была вроде бы в Аккре. В баре почти не показывался. Однажды в свободное время я сидел на террасе Центра. Ко мне подошел мистер Буа и вежливо попросил разрешения сесть за мой стол. Думаю, Буа был самым пожилым из ганских начальников экспедиции. Я не знал, как называлась его должность, но получалось, что он был непосредственным начальником всех неквалифицированных негритянских рабочих, где бы и с кем бы они ни работали — с топографами, буровиками, гидрологами и так далее. (Правда, в тот момент они еще вообще ни с кем не работали). И еще он был фактическим начальником отдела кадров. Он был худым, прямым, высоким. После работы обычно сразу переодевался в кентe» — национальную одежду ганцев-немусульман. Я уже разглядел ее: это была самая настоящая римская тога. Обычно она надевается поверх шорт и футболки.
Встречались кенте от чуть ли не простой простыни до шедевров ручной работы баснословной стоимости. Заказы на настоящие ганские кенте поступали к мастерам-ткачам со всего мира. Буа в кенте выглядел настоящим римским патрицием. Красивый профиль, благородная осанка, на лице выражение величественной доброжелательности. Куда до него этому фигляру Офори или балагуру Асси! Он ненавязчиво и участливо поинтересовался, не скучаю ли по дому, не трудно ли мне. Потом разговор как-то перешел на моих родителей. Он очень заинтересовался отцом.
У меня даже промелькнула тревога, не подослан ли он империалистами, ведь тогда отец был тесно связан с космическими исследованиями. Но быстро выяснилось, что его интересовало военное прошлое отца. Он слушал и расспрашивал как-то очень тактично, без демонстрации преувеличенной заинтересованности, без одобрительных или восхищенных комментариев. В нем ощущалось понимание и сопереживание (если даже не соучастие). По-моему, ни до, ни после Буа я никому столько не рассказывал об отце времен войны. Когда он узнал, что отец водил из Сиэтла во Владивосток суда «Либерти» с американской военной помощью, уворачиваясь от японских торпед, хотя тогда еще войны между Японией и СССР не было, он как-то заволновался и сказал, что с японцами и он близко познакомился во время войны в Индокитае.
Постепенно разговор перешел в его рассказ. Как он служил в британской армии, как попал в плен к японцам при ее капитуляции, как японцы загнали пленных, брошенных своими офицерами, на болотистую поляну в джунглях, обнесли ее колючей проволокой и держали их там месяц почти без пищи и воды, как спасались они от солнца, зарываясь в болотную грязь, как многие из них от слабости так и не смогли подняться и остались умирать в этой грязи, как строил он потом мосты под дулами японских винтовок…Все это он ухитрялся рассказывать без надрыва и ненависти, с какой-то самоиронией и даже юмором. Ничего себе мужик, думал я. Я уже давно с любопытством наблюдал за ним. Знал, что его уважают не только подчиненные, но и начальство. Как же он смог сохранить великодушие и благородство? Почему не стал считать, что теперь весь мир обязан заглаживать перед ним свою вину?
А ведь огромное число подонков оправдывает свою подлость просто трудным детством. Мы проговорили весь вечер. Пришла компания наших. Я подошел, спросил, не нужна ли помощь. Они видели, с кем я сидел, поприветствовали Буа и оставили меня в покое. С тех пор у нас завязались с ним очень хорошие отношения, хотя дружбой назвать это вряд ли было можно из-за разницы в возрасте. Он прекрасно знал жизнь простых ганцев, их психологию, слабости, особенности разных племен. Мне для работы было интересно и полезно все это знать. Часто я тащил к нему свои наблюдения, недоумение и раздражение от некоторых их поступков, которые я сам не мог истолковать и понять. И обычно получал объяснения и полезные советы, как себя правильнее вести в различных ситуациях в пока недостаточно знакомой мне Африке.
Продолжение следует